Добрыня Никитич

Спородила Добрынюшку родна матушка. Откормила грудью белою, умывала водой ключевою. Бывалоче она его умое, причеше, а на ночь перекрестит. Рос Добрынюшка не по дням, а по часам. Она, бывает, сидит да его прибаюкивает: “Спи, дитенок мой, усни, угомон тебя возьми, когда вырастешь велик, будешь в золоте ходить”. Вот и вырос Добрынюшка.

Стал он уже юношем, раздобыл себе коня богатырского и доспехи богатырские. Бывало, снарядится и поедет в дикую степь странствовать. А Добрынюшке мать приказывала: “Не езди, Добрынюшка, далеко в дикую степь, за реки глубокие, за горы Сорочинские высокие-высокие”. А Добрынюшка матери не слушался. Возьмет дубину сорочинскую и поедет в дикую степь. Частехонько он встречал на пути врагов-недругов, но те живые не оставалися, от его молодецкой руки, от дубинки сорочинской попадывали. Один раз он ездил по степи и встретился с ним богатырь Франциль Венециан. А другой-то богатырь из Индии богатой. Он их обоих в руки взял, стукнул друг об друга и посадил в кожаный мешок, привязал за аркан, перекинул на седло, на добра коня сел и поехал. Ехал он день, два, три, а может и более. Видит, ему навстречу едет еще богатырь и слышит он голос богатырский:

— Что, Добрыня Никитич, будем биться или мириться?

А Добрыня отвечает:

— Биться.

А тот отвечает:

— Биться — не жениться, биться — так биться. Добрыня Никитич обернул копье долгомерное, поднял тупым концом и вдарил противнику в грудь. Тот богатырь упал с коня. Добрыня вскочил, взял и расстегнул латы на груди его, видит груди женские. Он тогда отступил. Она говорит:

— Ну что, Добрыня Никитич, вы сделали то, что не положено. Теперь ты должен меня замуж взять. Если скажешь — не возьму, я ладонью в тебя вдарю и в овсяный блин сожму.

Он глянул ей в лицо. Она показалась ему пуще света белого и солнца ясного.

— Будь ты навеки моя жена, а я буду тебе верным мужем. Как тебя звать, величать?

— Я Василиса Савельевна.

Дали они друг другу руки и слово, что весь век будут жить неразлучно и поехали к матушке Добрыни Никитича. Приехали. Приняла их родна матушка, как сына чада милого и дочку любимую. И пожили они года три. И поехал Добрыня опять стрелять в дикую степь. Когда он уезжал, она вышла на широкий двор провожать его. Он подавает ей руку, поцеловал ее и говорит:

— Ну, дорогая моя супруга, еду я в дикую степь, а ты жди меня верой и правдой, если три года вести не будет, то замуж пойди, за кого хочешь, только не выходи за моего названного брата Алешу Поповича.

Она ему отвечает:

— Час тебе добрый, дорога тебе скатертью. Иди, милый, погуляй по дикой степи, а я, если весточки не получу, шесть лет подожду, три года на себя возьму.

Когда Добрыня поехал, она глядела пока не скрылся он из глаз. Долго, долго стояла. Ну, потом все весточки ждала, а весточки так и не было. Прошло три года, а весточки все нет. Многие женихи сватались и сватом был Владимир Красно — Солнышко, но она всем отказывала, говорила, что до тех пор замуж не пойдет, пока не получит весточки, не услышит, что Добрыни в живых нет. Тогда Алешенька Попович привозит ей подложное письмо, будто бы он ездил по дикой степи и видел труп Добрыни Никитича, зарос травою-муравою, а в черепе его змеи гнездышки повили. А конь гуляет по степи без хозяина, а змеи ему щоточки покусывают. В это время он предложил ей, что женится на ней. Она дала согласие, и назначили они предложный вечер. А через недели две-три буде брачный. Вот они первый вечер отгуляли, собираются ко второму.

А Добрыня расклал полотняный шатер, постлал войлочек косятчатый, в головах седелышко черкасское и спит богатырским сном. Подбегает к палатке его добрый конь, ударил копытом, что из-под копыта искры посыпались и задрожала вся земля. Добрыня проснулся, вышел из палаты, а его добрый конь храпит, ушами и глазами водит, как лютый зверь.

— Что же ты, мой любимый хозяин, спишь и ничего не знаешь, не ведаешь. Твоя жена любимая, Василиса Савельевна, выходит за твоего названного брата замуж, за Алешу Поповича. Предложный вечер был, уже скоро будет брачный.

А Добрыня Никитич спрашивает:

— Добрый конь, а успеем мы к этому времени?

— Успеем, только поскорей в седло садись, да за бока шпорами крепче держись.

Сел Добрыня на добра коня, а конь взвился выше леса стоячего, ниже облака ходячего. По три версты ноги за ногу закидывал. Быстрые реки промеж ног пускал. Как скок, так семь верст прочь! Приехали они к тому славному городу, где должен быть вечер новобрачный, поздно к вечеру. Уже все собрались. Там было людей многое множество. А Добрыня купил себе гуслицы-самоигры и сел на палатном брусу (негде было сесть, все лавки были заняты). А на этом пиру было людей много-множество, князья и бояре, богатые купцы и крестьяне, мужики и царь с царицей. Царь-то был крестным, а царица свашкой. А Добрыня там на гуслях самоиграх играл. Да так играл, что сам царь с места встал.

— Эх, говорит, молодой гусляр, я за твою прелестную игру тебе три места даю: одно место возле меня, другое место — напротив меня, а третье — где хочешь.

А он взял и сел напротив молодых. А в это время невеста взяла поднос и всем подавала и говорит:
— Выпейте за упокой Добрыни Никитича, а за здоровье Алеши Поповича.

Когда она стала подавать Добрыне Никитичу, он стал принимать, и она увидела у него на руке свое обручальное кольцо. Она взяла другой бокал, стукнула о стакан Добрыни Никитича, подняла его выше головы и сказала:

— Теперь мы выпьем все за здравие Добрыни Никитича!

А сама перешла на другую сторону стола и с ним рядом встала. А Добрыня Никитич выхватил саблю вострую и хотел ударить Алешу Попо¬вича. А ну-ка, говорит, ворон с места, а сокол на место.

Не за то хотел его ударить, что он хотел жениться, а за то, что привез подложное письмо. А на том-то пиру был славный русский богатырь Илья Муромец. Он подошел, встал в середину, раскинул свои руки богатырские на две сажени и сказал:

— Не честь, не слава добрым молодцам, богатырям русским, между собой драться. Нам можно договориться миром, пожениться добром. У нас есть еще с кем драться. У нас много врагов-недругов.